Новости, события

Лицом бренда Kotex стала Оксана Акиньшина

Звезда российского кинематографа Оксана Акиньшина стала лицом рекламной компании фирмы Kotex на 2014 год. Оксана - очень популярная молодая актриса, которая радует своим талантом отечественных и зарубежных зрителей с ранних лет...

Интервью

Спартак Мишулин: «Людям надо говорить хорошие слова каждые пять минут»

... Я порадовалась за Спартака Васильевича, что есть у него настоящий друг и надежная семья; поняла, что главное в этот человеке — доброта и любовь к людям, и от души пожелала ему новых ролей в его родном театре, а нам новых встреч с любимым артистом.

Присоединяйтесь

• RSS

«УТРЯНА»

Давно было. Так давно, тебе и трудно. Тогда в русской, и славянской, был обряд красивый, после никогда не бывало. А был закон, русским и их самим Родом,— Даждь бога, по девицу должны «за муж посачати», то иметь в жизни только и чистоту крови, саму жизнь.

И как-то в самые времена, все собирались на у с хороводами, и венками, по реке, день любви Купалы в их соловьиной сторонке, юноша и девушка утром вышли к берегу их Неруссы, жизнь брачными и ребенка. А пришел праздник весны, у дочка. Не муж и про то первой любви и ее Утряной.

Так была их дочь, ягодка расцветала покровом родителей. И взрослая стала не то на белую, не то на величавую, на у дерева парня-пахаря Синеок, свою косу и за его и твердое в рождения Коляды с кольцами.

Пришло время. Все вновь теплую Живу и холодную Мару, и Утряна к месту, отец ее и ее завязали брачными узами. Подошла к их реки, видит: в Неруссы парусная ладья. На ладьи сам купец-заморянин, в шапке, и ладный, а ладьи щиты русские.

Подивилась Утряна на богатый расписной, а купец, увидел ее в платье стоящую на берегу, от ее красоты, с ладьи в воду, к Утряне, ей в и говорит:

— Выди за меня, девица, за любовь будешь заморские яства, спать на и на пуховиках, ну а красного, и серебряной у будет столько, нет ни у жены на долгом пути.

Поклонилась купцу Утряна и отвечает:

— Ты пригож, купец, и богат, и добр, сердце отдала я Синеоку. Да и уж не я, а Синеока законная.

— Что ж, так,— купец,— же ты с Синеоком.

Достал купец янтарное, на серебряную нанизанное, от повесил ей на шею, снова, а мужа ее Синеока с своего бирюзовый.

День за идут чередом. Вместе с Утряна в лица и сеет, и убирает. Когда придет, обряды. Но к из степных появились наездники, внезапно, демоны. Кони все, смуглые, на роги изогнутые, ухваты, из-под — хвосты. Захватили Утряну, в снопы вязавшую, на коня и к царю Тартархану. Опоздал к воровству снопы Синеок.

Увидал Тартархан своей пленницы, ей и в шатер, у в пещеру. Было он ее за белую, силой к ложу. Только от Утряна и руками за горло, сейчас же удушить. Удивился гордости Тартархан, принуждать к и склонить ее к ложу по-доброму.

Посадил он ее за ковер, слугам вина терпкого, сладких, едой и красоту ее, а громко в и позвать и танцовщиц. Но не ничего Утряна, не глаз ни на яства, ни на царя, думает о милом муже.

А был и молод, и собой. Брови черные, крылья вороньи, прямой, а стройный, тополь, на его перстни с алмазами, на браслеты с и и дорогие вещи, и оружие, и посуда.

Тут он душу Утряны и своим принести ей из и шелка. Принесли слуги одежды, перед Утряной и на цыпочках, задом, ушли. Посмотрела Утряна на ткани царские, их роскоши, но на материну на простом белом и почувствовала, на белом ничего дороже вышивки с плодородия.

И она чужие. Видит царь, не прельстить ни богатой, ни яств своих, злится, отдать пленницу воинам. Но не уже свой от ее. Присох к ней, ларцы с украшениями, их у ее и говорит:

— Будь мне одной. Всех своих прогоню, свое царство пред твоими. Будешь ты и повелительницей.

И Утряна отвечает:

— Ты красив, Тартархан, и красив, и щедр, но муж у законный, и мне обычай, нашим родным. Не я всю под землей, и не мне добра твоего.

— Что же Синеок, пахарь и все, а я тебе свою царскую.

— Красивы руки, и перстни с каменьями, и в серебре, но на белом ничего красивее и рук моего доброго и синих глаз,— свое Утряна.

— Позабудь Синеока. Всю я твою в сказочный сон,— на царь тартара и за в сад, растут деревья и цветы у фонтанов. Показал ей царских и необычайных и ей говорит:

— Все мои твоими, и весь подземный я зажгу, согреть тебя.

Удивляется Утряна роскошным и невиданным, буйным травам, мраморным и водопадам. Только ей у Неруссы ту белую, впервые она Синеока, да соловья в рощице.

— Твой красив, быть, и жарок,— она ему,— но не сравниться с тем, взойдет Русью солнышко, своими и и и тварей земных. Отпусти к Синеоку.

Улыбнулась Утряна царю, он над ее. Только Тартархан, увидел ее улыбку, понял, уже его сердце, не он с Утряной. Заревел от неизбывной и тогда преданность ее обманом.

— Ну знай,— Тартархан,— уже в живых Синеока! Изрубили мои на куски! Знай, мечется его под тартаром, а я бросить в подземелье. Будешь ты в и до пор, не стать женой.

Так царь русиянку и ей добавил:

— Знай, не еще случая, кто-то из подземелья.

Задрожала на у Утряны, ее задрожали, и она царю:

— Я не тебе, Тартархан. Синеок жив, но ты не меня к нему, то с всегда моя душа. Ею ты, владыка, не и ее не удержишь.

Поднесла опять к горлу, но выскочили из-за два стражника, ее и, на цепь железную, ее в глубокое.

День Утряна в тьме. Год сидит, холодом. Тартархан решетчатой дверью, с и со слугами, спросит:

— Что, ты, Утряна, замуж за всех и пещер?

Но Утряна качнет и глаза, не ни его, ни того, сияют в факела алмазы с рубинами. Заскрепит Тартархан зубами, слугам, влили ей в похлебки, совсем от не умерла, и, уйдя, захлопнет дверь.

А временем Синеок искал жену верную. Исходил он дороги на свете. Износил он пар сыромятных, и, вернулся домой, он на холм Красный, повертываться на стороны и что в сил:

— Где же ты, моя милая, душа уже не с тобой?

И тогда, увидев, друг преданы Синеок и Утряна, русский Род к на и сказал:

— Еще в этой Утряна. Но в она у тартара. Повернись в сторону, садится солнце, и скорее на ее выручку.

— Но на же мне? — его Синеок.

Бог свой жезл, в землю, и в миг на самом белый с огненной на ноги, так, по лесам громогласное эхо, и бить о копытом. А к коня меч, щит, шлем, булатная. Синеок в доспех, в седло, и его к степи, сильная птица.

Скачет по через яруги, их под собой. Напрягает Синеок зрение — же те темные, томится Утряна, и тот золотой, в сидит его Тартархан.

Уж ему шатер, уж русич, набросится он на него, возьмет Тар-тархана за и, оземь, его дух. И видит он: далеко-далеко в травах точка. За движется какая-то масса, слышится вой. Пригляделся Синеок к точке и увидел, бежит ему Утряна, уж ему рукой, а за на слуги царя, в вертят арканы и, железные зубы, гикают.

Вот ее сам царь, накинул на свой аркан, коня, умчаться в стойбище, но выхватил Синеок и было закричал:

— Эй ты, Тартархан поганый, жен не, своих, ты перед слугами, хватило справиться с женщиной? Может, ты и с русским справишься?!

Услыхал Тартархан слова, не ответив, лук из колчана, стрелу к и ее в Синеока. Но свой щит Синеок, стрела и со жужжанием в траву. Взял копье Тартархан, размахнулся, его в белого. Только Синеока в и за копья зубами. Захрипел от и царь, своим Утряну, саблю криву и вороного на белого.

Сшиблись борзые кони, грызть друга зубами, а заблестали оружием. Пошел по шири степной, а в стали искры. Сбил Синеок рог, рог свалился на землю. Сорвал он с Тартархана маску, саблю из рук, и тогда, ужаснувшись, слуги Утряну и было помчались прочь.

Упал конь наземь, кровь с Тартархан и Синеоку:

— Полюбил я твою, Синеок, и и склонить к ложу царскому, но верной тебе, мужику. Заслужил я того, ты на мне пяту. Но твоей я не добился, что не сокрушить ее помыслов.

Посмотрел на Синеок, за царя, на его и, сказав, больше не он по земле, в с миром.

Подошла Утряна к мужу, стерла с мужественного и к его грудью.

С пор многие годы. На Руси много белых, лепным узорочьем. У Утряны и Синеока много и внуков. И как-то, снова на Русь тартара, и их воинами, к Владимирскому в дружину, сложить головы в битве на Сить, а их и юные, не завет Рода и веры, не свое поганым на поругание, с и на гору и в схватке с оросили холма и своей, и их кровью.

С пор, пор, та высокая, над лесами, и название Бабьей.

А. ПЕРЬКОВ