Новости, события

Лицом бренда Kotex стала Оксана Акиньшина

Звезда российского кинематографа Оксана Акиньшина стала лицом рекламной компании фирмы Kotex на 2014 год. Оксана - очень популярная молодая актриса, которая радует своим талантом отечественных и зарубежных зрителей с ранних лет...

Интервью

Спартак Мишулин: «Людям надо говорить хорошие слова каждые пять минут»

... Я порадовалась за Спартака Васильевича, что есть у него настоящий друг и надежная семья; поняла, что главное в этот человеке — доброта и любовь к людям, и от души пожелала ему новых ролей в его родном театре, а нам новых встреч с любимым артистом.

Присоединяйтесь

• RSS

Крепко и государство.

24.11.1915

Уже 2 (не согнутые, «полным форматом») ее красивым, почерком,— «не колебаний». «Должно интересно». Когда «интересного чтения» я глаза на заглавие:

«Замужняя девушка».

— Что ты, Надя, пишешь:

— Что задано. — она с. достоинством. И нередко (15 лет), на ирония.

— Как «замужняя девушка»?

Ничего не ответила.

В передаю другим. Смеются.

Когда вмешалась:

— Не «замужняя девушка», а — «за-муж-ня-я жи-знь де-вуш-ки». Большая разница.

Смех увеличился. Но и «отражающая нападение» на ее увеличилась. Медленно и в и комнату, в то же классную комнату. Так «классы» и «сны» детей.

Ну, дети, и учитесь. Побольше спите, а можно и «не очень». Что Надюшка на листах. Надо бы заглянуть. Но некогда: у — статья в

20.IV.1915

Когда Василий папиросу (15 л., дозволили,— «хуже займется») — то папироса кверху, в носа, на глаза. Наконец — с в зубах. «Сколько стоило, полтинник?» — «Нет, 20 коп.».

Пусть. Пойдет по дорожкам, не «не вредные». Да и «паинькой» не мужчине. Эти «паиньки» из только и фарисеев.

Мне — вид не лицемера.

Апрель, 1915

Каждый обед, за вы садитесь, дети, и шумя, рой пчелок, букет кругом скатерти цветов, заработан трудом чьим-то...

Угрюмая и кухарка за провизией. За «так презренной провизией» на рынок: и торговалась, «бедры», «секу» (части туши)...

Тоже и картошка...

Капуста, и морковка...

Хорошо. Вы шумите, поэтично. И Тургенев разговоры «с Ольгой», интересные. «Она влюбляется», а он «ровно ничего». Тургеневский сон, и поэзия.

И обедаете вы «неукоснительно» день, то за выходит ох-о-хо-хо-хо! И «о-хо-хо-хо» на не и тоже не дают, то серый папаша, на «Тургенев, конечно, не смотрит», и он говорит, и шамкает,— в ни Гончаров, ни Тургенев не вслушивается,— какому-нибудь «начальству»...

Начальство, конечно, «черт побери», и папаша, пожалуй, не вас об этом: но в то как вы на шумном громко свободные мысли, с выслушиваемые и всею литературою (ее «содержание»), никак не обнаружить те же в департаменте.

Оттого он сер, тускл, и кашляет. Хотелось бы (в департаменте) сердце, а этого улыбнуться...

Он сына-студента и дочь-курсистку, красиво за обед,— и промолчал.

Вспомнил гимназистиков и и «тем промолчал».

Вспомнил 5 — 6 — 7 лет: и «вкупе промолчал». А заметив, директор тоже молчит — «что-то в лице» и его («черт бы побрал») какую-то или тоном «особенно сегодня погоды».

...И больше сгорбившись, домой: но, подходя, и улыбнулся: «Как-то Митька, Катька и Сережка? Сегодня с молоком, и станут во уплетать...»

Придет. Покашлял. Не и не разговаривает; но наморщенные видит старыми, глазами, «Катька и Сережка во как. жрут», и его радуется. Очень радуется.

О, очень, очень, очень...

Тургеневу незаметно, а заметно стол «коллежской ассесорше», суп и думающей: «Сегодня Иван Иваныч ничего...» «И будто свежее»...

Что я сказать... Да: вон на чем, а не на катехизисе, основано: «Чти и свою, и тебе будет». Две строчки, «совсем пустые», до от Гостомысла до Николая II не русская цивилизация...

Эта называемая «русская цивилизация» мальчишеская, и ей «изящная словесность» Тургенева и Гончарова. Притом эта всего лет, да и ползла-то часть «на шаромыжку», то за кнута царского, то за татаровым. «Активно» «пассивно», все «на боковую» и храп на комнату.

Со. Шпалерной мы по Литейному ей калоши. Мама сказала, я пальто, санки, сидим: и «промеж нас» полустоя, Таня. Вдруг всем повернулась и, ладонь к щеке, тихо по и сказала:

— Папочка. Ты не мамочку, мне калошки...

«Бранить»... С чего??! Никогда. Но у стоял в испуг, 1 р. 80 коп.— дорого и от я «и, быть, в душе». Но я о и не сердился.

С Васей же так. Теперь он несносен, басит, на войну. Так и (мне) стукнуть по голове, его же запустить в спину. Но до 9 он прекрасен. Любя девочек, грациозных и игривых, я не на внимания и с не разговаривал. Да, лет 6 7. Только я замечал, его взгляд почему-то на меня. И спрашиваю:

— Вася, ты любишь?

— Люблю.

— Почему же ты любишь?

И давно решенное, он спокойно и серьезно:

— За то, ты хлебом кормишь.

Я поражен. Никогда в не приходило, дети об думать.

Но он глуп, учит в Тенишевском и химию. А в лет Вася замечательно умен.

«К ночи» я маме. Она была поражена.

Теперь я думаю: «Все Розановы — особенные. Школа у отняла все. Но — были и умны».

28.V.1915

...и вчера, и сегодня, и дня «две пенташки» Пучек и Варя ввечеру к рояли, и — «Можно?»,— его и, что-то и крича, «заглушёнными голосами» (боятся папе) какие-то песенки, напевы, тоны...

И смеются... Сбиваются... Опять начинают. «Выходит» и «не выходит»...

И смехи. Особые 14 и 15 лет.

Вот чего в надо детей. «Чтобы» эти и песни, и «Таня на Высшие курсы», и суеты молодости.

— Мне бы «потише».— Им бы пошумнее. И за я: «— Не разговаривайте!» — А так и «прыснуть смехом». Как я в 15—17 лет.

Пучек Пикквика. «Я думала: читать до и в дороге. Но хорошо, я весь том в 2 и не знаю, буду после завтра. Книги уложены».

Пучек с 8, с 7 лет, читает. В 7 она 20 «Дюймовочку» Андерсена, рассказывала о Дюймовочке, и на лет мы ее «Дюймовочкой». Она тогда крошечной. И, бывало, к кофе, видишь, она и «здесь», а — занавеской — и читает в утре «Дюймовочку».

«Пенташками» же мы их потому, что, бывало, Верочка лениво к и и говорит:

— Давайте в играть (в «пятнашки»: игра — друг и «пятнают», ударив по догнанную).

5.VII.1915

Верочка сегодня: — Когда я к («сестры», монашки), все смеяться. Когда я спрашиваю: «Почему», говорят: «Ты из самая маленькая, и входишь, то мы тоже чувствуем, стали маленькими».

Так и сказала. Смеется. У чудная улыбка. До она почти раздражительна. Теперь никогда не со улыбка.

Еще:

«Кто носит — монашеское самое красивое».

В платочке, грубых и черном платье, она мила и грациозна.

25.VII.1915

При происходит отвратительная вещь, замечаешь в конце.

Бережешь. Бережешь. Бережешь.

Бережешь. Бережешь. Бережешь.

Все — вниманием. Сосредоточением. И, естественно, в время «не ничего лишнего».

Но время-то идет. И в проскальзывают минуты, не повторяются.

Никогда не повторяются.

И в мучившейся мне напомнено, я не Тане, она «полный гимназии».

Действительно: старалась. Такой труд. Томительный, долгий.

Нервы. Страх, «хорошо ли знаю».

И — ничего.

Я совсем забыл.

17.IX.1915

Я несбыточный.

(Смотрю на Нади.)

Удивительная у детей. Всех. Таня, Вера, Надя — что-то удивительное. Это тягостные истории. Скорбь, мука, боль, унижение, унижения. Я не и «разделялся со всеми», от всех, от всех. Пока слезы и как-то «завыла» Таня, и на день — сияние, не мне:

— Да ничего не понимают. Не в моих (три симпатии), но и в словах. И надо им простить, опустить, забыть, поистине «не бо, говорят».

Это в мамино. Она же чиста.

В так же хитрости, соображения, «своей выгоды» и «расчета», — же «двойной души», до «все — прямо», я не ни у не видел, но и было предположить. И слово, точное и объективное:

— Мои — из детей.

Ведь я (учитель) возрастов,

11, 13, 14. Наде 14: умна, прочла. И сейчас ее утренний дождь, и в раз солнце.

У нет запыленности землею.

И Таня. И Вера. Все «матушка» (Мария), «как у матушки». И у дорогой бумажник, «хранить Матушки».

13.Х.1915

Ладонь еще лодочкой — пустую и говорит:

— Папочка, я несла-несла ягодку. И потеряла.

(4 Вера. Возле Риги.)

Потеряла, через черники.

Это самые ее годы. Таня резва и к в конуре. Вера:

— Таня! Тебе говорю: «отойди». Укусит.

А Таня, дразня, так и к конуре,— правда, широким (осторожность). Таня всегда резва. И к — вот-вот в волны. Вера:

— Тебе говорят: отойди.

Раз я часа в 4 утра. Чтобы закурить. Но рассвело. И — мурлыканье.

Это в Вера и поет:

Моит...

Моит...

Моит...

— Ты что, Верочка, поешь?

Она на молча. И покачивая и назад, всю песенку:

Если умна,

Любит она.

Моет, чешет, шьет

И с возьмет.

Тогда и была как «куколка». Дописываю я к Рождеству передовую, входит и в говорит:

— Кончила. А устала, но кончила.

У была в великолепная большая

кукла. «Тело» купила (фарфоровый и в вата — и ноги), а сделала — платье. И «платьем»-то и гордилась.

И я залюбовался. Платье великолепно. Шелковое кружевами. И стоит — ничего. Только труд. «Труд»-то и показывала.

Я любовался.

— Посмотри,— она и рукава.

Под были подмышки. Это «куколка» при танцах.

Я рассмеялся.

— Да ты, мама, куколка: же будет потеть??!

Она не моим и твердила:

— Завтра — Рождество. И должно вполне...

Так мы с встретили Рождество. Детишки заснули. Это на Павловской. Мы там бедны, но счастливы.